"Сексуальность воспитанников детдома, таким образом, воспринимается как нечто несвоевременное, подлежащее осуждению и контролю. Если же учесть, что у людей с умственной отсталостью нередко нарушена волевая сфера и способность к самоконтролю (это приводит к проявлению сексуальности, включая мастурбацию, в публичной сфере, в том числе за пределами ПНИ), то такой контроль видится персоналу вполне оправданным, в том числе из-за опасений беременности. По отношению к подопечным ПНИ контроль принимает иногда уродливые формы (вроде сожительства некоторых санитарок с такими людьми). К тому же, в случае с подопечными не всегда ясно, как указывает А. Клепикова, является ли секс добровольным или это форма изнасилования, т.е. делал ли человек (женщина или мужчина) выбор или просто соглашался, либо подвергался насилию".

Как себя вести, когда чистишь больному ребенку зубы и замечаешь, что по твоим рукам «вместе со слюной и пеной от пасты побежали ручейки крови»? Как раз за разом заставлять себя, борясь с подступающей к горлу тошнотой, менять памперсы уже совсем не маленькому человеку с отставанием в развитии? Что делать с отдельными санитарками, которых их подопечные откровенно достали и которым не нужны лишние волонтерские глаза, способные заметить их грубость? И кого же в большей степени можно назвать дураком: ребенка с умственными отклонениями из интерната, санитарку, издевающуюся над ним, или волонтера, зачем-то по доброй воле решившего на некий период стать частью ужасного мира?

Отказ от некоторой последовательности событий как основы повествования, скрупулезная (и подчас жестокая в своей искренности) фиксация чувств и переживаний безусловно есть и в книге «Наверно я дурак» Анны Клепиковой. Здесь автор очень отчетливо задает читателю направление для размышления (хотя вряд ли облегчает восприятие), поскольку прямо определяет свой текст как «антропологический роман». «Наверно я дурак» написан (внимание!) на стыке прозы и научного исследования.

Anna Narinskaya 18 сентября 2018 г. По-моему про книгу Анны Клепиковой «Наверно я дурак» как-то не много писали. Я видела только один пост в фб. Это даже можно понять. Вот тут недавно обсуждалось, что нечего притворяться – книжки читаются для удовольствия, а всякие «накрученные» на чтение ожидания и придыхания, мол «хорошая книга делает тебя лучше», это все притворство и надувание щек. Удовольствие, конечно, понятие растяжимое и, возможно, кто то может назвать чувство возникающее при чтении, например, "У нас в Аушвице" Боровского -- удовольствием. Но все таки предлагать знакомым «ну почитай от скуки» антропологическую работу о Психолоневрологическом интернате для детей с нарушениями интеллекта – это как то не того. Но вот что я хочу сказать. Я то как раз вообще то считаю, что книги могут делать нас лучше. И вот эта одна из них. И совсем не потому, что Анна пишет об ужасах, заставляя нас содрогнуться и быстренько перевести денег какому-нибудь благотворительному фонду (хотя это никогда не лишнее), а потому что предметом ее исследования оказывается в итоге ее собственная душа, которая по мере чтения становится как будто немножко тоже и наша. Можем ли мы вообще отказаться от четкого понимания что такое «норма», когда речь идет о физическом и психическом состоянии людей? Что делает с нами регулярное соприкосновение с тем, что мы считаем «ненормальным»? Что делает с нами регулярное столкновение с несчастностью? Что делает с нами регулярное столкновение со слабым? Что делает с нами понимание что мы не можем все время быть «хорошеми»? Ну и, конечно, что такое любовь, зачем она нужна и как ее тренировать. «Наверно я дурак» -- о тренировке в себе любви. Мы как то редко осознаем эту возможность. А тут – триста пятьдесят страниц про другое важное. А вообще-то про это.

"Роман Анны Клепиковой производит такое мощное впечатление именно своим отказом производить впечатление. Своим принципиальным несогласием как будто даже быть романом: с драмой, с сюжетными линиями, с эпитетами. Автор очень осознанно, очень старательно придерживается здесь позиции «Я наблюдатель», человек, лишенный эмоций или скорее даже права на эмоции, беспощадный в первую очередь к себе самой: а почему я так подумала? почему я так сказала? почему я в этой ситуации оказываюсь на стороне одних, а не других?"

В целом же речь в книге идёт о существовании на границах человеческого – в той пограничной области, куда люди, считающие себя принадлежащими к так называемой норме, стараются лишний раз не заглядывать – и правильно стараются, таким образом норма, вещь чрезвычайно хрупкая, оберегает себя - это разрушительное зрелище. Не выходя за рамки исследовательских (то есть – отстранённых) интонаций (впрочем, у читателя будет много возможностей увидеть, насколько тяжело ей всё это далось), автор описывает область катастрофы, беды и безнадёжности, где они – не экстремальное состояние, а норма и рутина. Область, где обыденно то, что обыденным быть, по идее, не может и не должно.

Почему я их сравниваю? Потому что они похожи. И там, и там в центре событий оказывается исследователь — человек из другого мира, футуролог или антрополог. И там, и там этот «исследовательский» фокус хотя и обеспечивает дистанцию, но немало вредит непосредственному повествованию. Футурологические выкладки веркинской Сирени беспомощны, особенно на фоне действительно впечатляющих картин разлагающегося Сахалина. Антропологические изыскания волонтера Ани, под которую, чтобы попасть «вполе» — в ДДИ 1, а потом и в ПНИ2, — мимикрирует студентка кафедры антропологии Клепикова, в отличие от ее же «полевых» наблюдений, временами выглядят слишком очевидной данью диссертацинному жанру и создают невольный — ну, пусть не комический, но раздражающий эффект. Зачем подчеркивать само собой разумеющееся? Разве для того, чтобы «освоить волонтерскую этику работы с подопечным и пересмотреть собственное отношение к тому, что делает персонал учреждений: перейти от критики к пониманию», обязательно быть антропологом?

"У Анны в книге нет ни малейшего оттенка пафоса и того возвышенного ощущения причастности к избранности, что нередко можно встретить в статьях о тех, кто решил провести год в качестве волонтера в ПНИ или вообще работает в благотворительности на одном из самых тяжелых ее участков — с людьми с множественными нарушениями. Анна — ученый, она открывает и анализирует мир, населенный людьми — детьми и взрослыми, тела и мозг которых не такие, как у обычных детей, с которыми надо научиться контактировать и которым надо максимально дать возможность проявить себя, даже в этом замкнутом мире". 

Собственно, Клепикова и пытается создать новый язык, с помощью которого вопрос отклонений в развитии у детей и взрослых можно было бы обсуждать без ужимок, стыда и эмоциональности. Такая попытка тем более важна, что в литературе (не только в русской) умственные и физические особенности часто не выходят за рамки художественного тропа. 

Чтобы написать магистерскую диссертацию, Анна Клепикова пошла волонтером в детский дом для детей с нарушениями развития. Кроме научной работы, результатом стала еще и книжка «Наверно я дурак: антропологический роман» обо всех обитателях дома-интерната — и детях, и санитарах, и волонтерах, и врачах

"Волнуюсь, что одна из главных русских книг последнего времени завалится в щель и никто ее не прочтет. Несколько месяцев прошло уже - ни одной рецензии и ни одного разговора. Мы сделали презентацию на фестивале ЕУ, но она не сдетонировала. Книга вышла в замечательном изд-ве Европейского университета тиражом 800 экземпляров, она называется "Наверно я дурак: антропологический роман" и ее написала антрополог из Европейского университета Анна Клепикова (Anna Klepikova) поверх своей кандидатской диссертации и соответствующего полевого дневника. В 2008 году юная девушка поступила в магистратуру по антропологии, волею Илья Утехин (Ilya Utekhin) взялась написать антропологическую диссертацию о детском доме-интернате, записалась туда волонтером и провела там в этом качестве три, по-моему, года (нет книги под рукой) - а потом еще год в психоневрологическом интернате для взрослых - написала попутно какое-то кол-во научных статей, защитила эту диссертацию, а теперь вот и выдающаяся книга в каком-то сложном межеумочном жанре, ускользающем от определения.

Детский дом-интернат - это такое место где находятся дети с "отклонениями", психическими и физическими. От них отказываются в роддоме или позже, государство берет их на свой кошт и прячет от "нормального" общества в специальном учреждении. Страшный мир, где сосуществуют беспощадный модернизм и теплая и дремучая архаика, то ли тюрьма, откуда не бегут, то ли больница, где не лечат - мы что-то об этом знаем, из книги "Белое на черном", из постов Вера Шенгелия (Vera Shengelia). Какие-то дыры в пространстве - права, философии, этики, медицины само собой - в которые проваливаются все наши здешние умствования. И вот Анна Клепикова все это подробно описала, как этнограф, как врач, который фиксирует не только то, что важно для него, но и то, что кажется ему несущественным - мб это станет существенным для другого врача через 10 или 100 лет (так ведь и происходит). Сотни самых разных ситуаций с самыми разными героями, наблюдения и рассказы, запахи и звуки - теперь у нас есть внимательная к деталям, глубокая, умная картина пограничного куска реальности, где каждый день решается вопрос о том что такое человек и чем он отличается от нечеловека.

Наверное, нельзя представить более сильного материала, но дело совсем не только в нем, дело в том, как с ним обращается автор. Книга поражает своим сдержанным, трезвым тоном, в ней нет ни обличений, ни призывов, ни взвинченности, всего того, что неизбежно предполагает эта тема - а как с ней справиться иначе? Оптика антрополога - это мощный инструмент, она остраняет все, для нее нет ничего естественного, все подлежит анализу - насилие и благотворительность, чужие реакции и собственные чувства. Антрополог по определению - гуманист, и болезнь для него - это социальный конструкт, отклонение - издержки классификации. И этот взгляд, его возможность - это прямо захватывающе, хочется стать таким антропологом повседневной жизни, хотя конечно взгляд автора на мир этой профессиональной оптикой не исчерпывается. Ведь после остранения, когда ты разобрался, что тебя окружают одни условности, нужно с этим что-то сделать, какой-то следующий шаг, это самое главное.

И вот эта книга - это не просто описание, это действительно роман, как указано в подзаголовке, и хотя внешней сюжетной интриги в нем нет, он разворачивается во времени, и не герои движутся через время, а время через героев - в этом книга похожа на "Соборян" и другие тексты такого рода. Героев очень много, жители интерната, санитарки, волонтеры, врачи, родители - но главный герой на самом деле сама рассказчица, вооруженная оптикой ученого и даром трезвого взгляда на мир и на саму себя - ее рассказ это классический роман воспитания, только у Клепиковой автор не становится "лучше" ("фильм, после которого зритель не становится лучше" - завораживающая фраза Трюффо о документальном фильме Алена Рене про концлагерь), он просто пропитывается этим миром и принимает (курсив) его, сохраняя при этом свой трезвый взгляд, расчет на собственные силы, способность к самоанализу - и это ужасно много.

Один глаз мокрый, другой сухой - так эффектно описал работу кинодокументалиста Герц Франк, который "На 10 минут старше", это любимая формула Расторгуева, он не раз ее цитировал, и у него это точно получилось. И у Анны Клепиковой получилось ---- в общем, прочтите обязательно"

Опыт волонтерства и исследования трансформирует отношение девушки к себе: она бреется налысо вместе с подопечными, соприкасается со смертью, отстраняется от собственного тела, проецируя состояние больных на себя. При этом способность эмпатии к ребенку или взрослому подопечному парадоксальным образом развивается в ней с каждым днем по мере того, как героиня наблюдает и ухаживает за ними.