Выпускаемые Издательством ЕУСПб книги всегда поражали высоким качеством и разнообразием тематик: история, антропология, социология, философия, гендерология, правоведение, экономика и, конечно же, политические науки. «Российский путь» в некотором смысле встроен во внесерийную линейку изданий, посвященных модернизационным процессам в России. Например, предшественницей обсуждаемой книги можно назвать монографию Д. Травина «Крутые горки XXI в.: постмодернизация и проблемы России» (Травин, 2015), посвященную комплексному анализу социальноэкономических, политических и духовных проблем развития современного российского общества. Во время подготовки данной рецензии Издательство ЕУСПб выпустило еще одну книгу Д. Травина (Травин, 2018), фокусирующуюся на классических и современных теориях мессианского призвания России, выделении ее «особого пути». Так, авторы «Российского пути» продолжают в своих последующих работах развивать нарратив о включенности России в европейский модернизационный процесс, который, с их точки зрения, рано или поздно будет завершен и на российской почве. Что же до обсуждаемого издания, то «Российский путь» на сайте издательства уже давно не приобрести: тираж полностью распродан, и это не случайно.

The authors digress into nineteenth-century Russian history to trace the interplay of ideas and interests, showing the power of Marxist-fed illusions about the world revolution. The power of ideas was again manifest in the manipulation of the illusion of a besieged Soviet fortress state to justify the forced industrialization and collectivization drives. The basic argument is that while elites have rationally pursued their interests, they have fostered illusory ideals and fears at the mass level. Most recently, for example, despite the fall in living standards since 2013, public opinion has supported the annexation of Crimea out of a deep attachment to the idea of derzhavnost'—Russia’s putative status as a great world power.

Но в чем трудно сомневаться, корейское чудо было бы невозможно без генерала Пак Чонхи, отказавшегося служить личному холодильнику и сумевшего заставить богатых не транжирить, а развивать производство, бедных же – не бузить, а работать. Генерал не побоялся нажить могущественных врагов и в конце концов пал жертвой отнюдь не первого покушения. Рационально ли было его поведение с точки зрения холодильника? Холодильник не может вывести из тупика рациональности, поскольку именно он-то и загнал ситуацию в тупик. Возможен лишь выход, требующий определенного самопожертвования, то есть выход романтический. Рациональность не может быть целью самой себе, но лишь средством достижения какой-то иной – иррациональной – цели. Поэтому и либеральная экономика не может быть самоцелью, а может возникнуть лишь как средство достижения какой-то иной, более сверхчеловеческой цели.

На первый взгляд может показаться парадоксальным утверждение, что в России с экономической точки зрения утвердилась система институтов неэффективная, но рациональная. Однако это так и было. К тому вело не столь уж редкое в истории совпадение объективных условий и субъективных устремлений групп меньшинства. Страна пришла к этому не по ошибке команд, которые сменяли друг друга у власти. Шаг за шагом эти группы сначала утвердили свою доминантную роль в обществе, а затем обустроили завоеванные позиции. Но это только половина дела. Чтобы обеспечить социальную стабильность, необходимо было, чтобы более широкие массы вообразили – верно или ошибочно – что эти интересы (например, сила и величие государства) совпадают с их собственными. Большинство в силу подробно описанных в книге причин оказалось неспособно сначала понять роль института частной собственности для развития в условиях рынка, а затем защитить его. Верно, что “в России в пореформенные годы сложились представления о собственности, которые не благоприятствуют развитию страны, но благоприятствуют максимизации частных выгод отдельных привилегированных групп. И это является следствием не только процесса приватизации, но совокупным результатом всего хода преобразований в стране”

Пока страна не начала модернизацию, она живет тихо, патриархально, в деревне. В городах что-то бурлит, но они такие маленькие, что не могут «раскачать лодку» гигантской страны, а потому больших противоречий не возникает. Как урегулируются противоречия между лендлордом и крестьянином, мы знаем из русской литературной классики: до пугачевщины доходит нечасто. Модернизация — это когда все вдруг начинает бурлить: люди переезжают из деревни в город, возникают противоречия между трудящимися и капиталистами в связи с эксплуатацией. Возникают противоречия между аристократами и капиталистами: аристократ привык к тому, что он всем заправляет, а тут пришел какой-то безродный миллионер и всех купил. Возникают противоречия между штатскими и армией: армия — для того, чтобы разрубать накопившиеся проблемы переворотами, а тут говорят, что есть какая-то демократия. Возникают противоречия между этносами больших империй: раньше все воспринимали себя подданными царя-батюшки, а теперь то тут, то там говорят: «Мы не просто подданные, мы народ и хотим иметь как минимум собственную автономию». 

Я считаю, что выходить из сложившейся ситуации можно, но нужны очень серьезные реформы. В России нет культуры, не сочетающейся жестко с рынком и демократией. Проблемы, с которыми мы сталкиваемся, были практически в любой западной стране, добившейся успехов в модернизации. После каждой реформы бывает серьезный откат или, по крайней мере, торможение, и это не особенность России. Все европейские империи так реформировались, и за этим всегда следовало торможение, а иногда и революция, как в России 1917 года. Но каждый раз движение понемногу шло вперед — по принципу «шаг назад, два шага вперед».