В списках нон-фикшн книг, опубликованных в России, с неизбежностью преобладают переводные издания. В нашей стране качественный нон-фикшн пишут мало и неохотно — похоже, экономические и социальные условия этому не способствуют. В этом году минимальное количество заметных непереводных текстов особенно бросается в глаза. Одна из интересных работ, написанных по-русски, представляет собой совсем небольшую книгу, опубликованную в просветительской серии издательства Европейского университета. Известный историк Алексей Миллер резюмирует дискуссию последних лет о современной мифологии наций и национальных сообществ. Почему химера национальной идентичности оказывается столь живучей и востребованной в современном мире вопреки многочисленным пророчествам конца XX века о ее скорой гибели?

Сказать кратко о сложном, как известно, гораздо труднее, чем посвятить тому же предмету обширное исследование. Это требует и выверенности мысли, и точности языка, поскольку каждая лишняя деталь, сама по себе интересная и ценная, способна изменить общий баланс, поставить ненужный акцент, который не будет смягчен иными подробностями.

Ярким удачным примером такого рода текстов, равно интересных и тем, кто только желает познакомиться с проблематикой, и тем, кто давно работает с данной темой, является очередная работа известного отечественного историка, профессора Европейского университета в Санкт-Петербурге и Центрально-Европейского университета в Будапеште Алексея Ильича Миллера, одного из первых российских специалистов, еще в начале 1990-х начавших исследовать историю национализмов с модернистских позиций. Его новая книга делится на три раздела: сначала рассматривается история понятия «нация» в европейском контексте, затем в России XVIII — начала XX века, а завершает работу сжатый обзор преимущественно современных подходов к пониманию «нации» в социальных науках.

Как и всякое другое историческое понятие, «нация» не только и не столько «обозначает» нечто, сколько производит действие: говоря о «нации», споря о ней или взывая к ней, стремятся, например, образовать новое политическое целое или мобилизовать массы, добиться включения в состав сообщества новых групп или исключения других групп, ограничения доступа к ресурсам для одних и расширения его для других и т.п.

Влиятельный историк и профессор Европейского университета сразу оговаривает, что окончательного определения понятию «нация» не даст, потому что его не может быть. Конкурирующих определений слишком много, от «воображаемого сообщества» до простой суммы всех граждан государства, и ни одно из них не обладает научной точностью.

Чем отличается нация от народа? И какое из этих двух понятий «больше»? На чем основывается в разных школах европейской мысли право нации на конкретную территорию? В чем конфликт этнического и гражданского понимания нации?

Как по-разному использовались понятия «русский» и «российский» в советском языке, а до этого в имперской риторике?

В России изначально, т.е. со времен Петра, нация понималась как дворянская корпорация, но в XIX веке значение слова было перезагружено и стало использоваться в более современном, наполеоновском смысле. Оно исчезало из употребления и возвращалось вновь и до сих пор совершенно по-разному используется у либералов, консерваторов и марксистов.

Империя строит нацию для самооправдания или, наоборот, нация мечтает выстроить империю как инструмент реализации своей миссии? Кого называли нацией в Древнем Риме? Как французская революция и ее гильотины изменили это понятие? Что думали о национализме Соловьев, Катков и Леонтьев?

При разном историческом раскладе это слово может использоваться для построения социального государства и расширения политического участия, для насаждения милитаризма или для исключения несогласных и нелояльных.

Кто первым придумал сравнивать нации с биологическими видами, конкурирующими в природе? Может ли существовать государство, в котором живут две нации, ни одна из которых не готова признать себя «меньшинством»?