В XIX веке почти в каждом уважающем себя еврейском местечке (штетл) был маскил (поборник еврейского просвещения), считавший своим долгом составить историю малой родины — авторскую летопись, в которой бы находила выражение коллективная память. Народ, сделавший гонения и лишения основой внутреннего мифа, был готов к изгнанию в любой момент. Тем большая устойчивость отличала формы и способы его духовного воспроизводства. Вышедшие в 1912 году воспоминания Ехезкела Котика из Каменец-Литовска недалеко от нынешней границы Польши и Белоруссии замечательно достраивают условную картину, которую создавали Шолом-Алейхем и Ицхок Лейбуш Перец. Мемуарная проза Котика — это живая регистрация занятий, порядков, обычаев, правил поведения в действии. Как замечает в одном из предисловий к изданию нью-йоркский профессор Дэвид Роскис, местечко в книге — это «цивилизация в миниатюре», по своей организации расположенная ровно посередине между моноэтнической деревней и космополитическим городом. Эта граница проходит по биографии автора. Так, ученый Котик все ходит, как по цепи, вокруг своих старших наставников, спрашивая, кто сделал Бога, а в ответ получает гром и молнии. Это традиция, деревня, прошлое. То, что выбрал для своей жизни автор, относится к городу и будущему. Он и вспоминает лишь затем, что знает: скоро от этого прошлого ничего не останется. И это острое переживание делает книгу о бедном еврейском местечке уникальным этнографическим документом.
 

Глубокоуважаемый и, к сожалению, незнакомый коллега Ехезкель Котик! Одновременно с тем, как я писал Вам, я заодно написал и Нигеру, что мы должны обменяться книгами: оказалось, что Нигеру был послан экземпляр, надписанный поэту Аврааму Рейзену, а Рейзен сейчас не более и не менее, как в Нью-Йорке, в Америке! Случись это несколько лет назад, когда Шолом-Алейхем еще был легок на подъем, это было бы просто, я встал бы и поехал в Америку, но сейчас это трудновато. И что же делать, если я жажду прочесть Ваши «Воспоминания»? Возлагаю всю вину на Вас, разрезаю страницы распадающейся на части книги Нигера, не испытывая при этом никакого раскаяния, начинаю читать ваши «Воспоминания», и что мне Вам сказать? Не помню уже года, когда я испытывал такое большое удовольствие, такое наслаждение — настоящее духовное наслаждение!

«Это не книга, это сокровище, это сад — райский сад, полный цветов и пенья птиц. Мне она напомнила мою юность, мою семью, мой хедер, мои праздники, мои мечты, мои типы — нет! Я со своей кучей типов и картин, из которых я многих знал, а многих выдумал, я — говорю об этом безо всякой лести и ложной скромности — перед Вами я мальчик, нищий! С Вашим опытом и Вашей семьей я бы уже мир затопил! Караул, где Вы до сих пор были? Человек владеет столькими бриллиантами, алмазами и жемчугами — и ничего! Еврей ходит и «собирает монетки» (как говорят там Ваши богомольные), а ему приходится даже напоминать, что он владеет таким сокровищем!»