Первую мировую называли Великой те, кто прошёл через ад её траншей и окопов. Потом ХХ век втянулся в новую мировую войну – Вторую, и её ужасы показались ещё более «величественными». Сейчас, в юбилейный год, мы понимаем, что Первая в самом деле была Великой. Великой, потому что перекроила не только карту Европы, но и представления человечества о самом себе.

В издательстве Европейского университета в серии «Эпоха войн и революций» вышла в свет книга Ильи Эренбурга «Лик войны. Воспоминания с фронта, 1919, 1922 — 1924. Газетные корреспонденции и статьи, 1915 — 1917». Издание подготовлено исследователем жизни и творчества Ильи Эренбурга Борисом Фрезинским. В книгу также вошли 13 стихотворений Эренбурга из книги «Стихи о канунах» (декабрь 1914 — июль 1915).

же так долго не переиздавалась книга? Фрезинский отмечает, что сам сорок лет назад просто не ощущал потребности в издании, не считал это своей задачей, да и в те годы Эренбурга не издавали совсем. «А когда я почувствовал, что чуть-чуть потеплело, то в 1986 году вышла первая подготовленная мной книжка испанских репортажей Эренбурга, — вспоминает Борис Яковлевич. — Издавая теперь книгу, я ориентировался прежде всего на столетие с начала Первой мировой войны, начал делать ее в 2012-м, и, несмотря на ряд сложностей, она вышла к столетию. Это эренбурговское правило — всегда четко понимать возможности, которые можно использовать, никогда не надо идти напролом» Увидав первый танк, я смутился, пишет Эренбург, — было в нем что-то величественное и омерзительное. Быть может, когда-то на земле существовали такие исполинские насекомые. Он был (для маскировки) пестро расписан, и его бока походили на футуристические картины. Он полз очень медленно, переступая, как гусеница, через окопы и ямы, сметая проволоку и кусты. Чуть шевелились усы — трехдюймовые орудия и пулеметы. Сочетание архаического и ультраамериканского, Ноева ковчега и автобуса XXI века. Внутри люди — двенадцать пигмеев, которые наивно думают, что они им управляют. Я видел, как перед атакой девять танков ползли на немецкие окопы. По ним открыли ураганный огонь, но, будто не замечая этого, они подвигались, неизбежные, неминучие и непостижимые. Вот исполнилось пророчество: люди вызвали к жизни злых духов, но уже не могут отогнать их прочь».

Печатать, выпускать эту книгу в Киеве должен был Петр Петрович Сувчинский, известный человек в русской литературе, музыковед. Но тут в очередной раз власть сменилась. Про это время Эренбург сказал, что при каждой власти казалось, что предыдущая была лучше. Это были немцы, потом Петлюра, гетман Скоропадский, потом красные, потом белые, потом снова красные. То есть вот это такая была чертовщина. И Сувчинский, директор издательства, с портфелем рукописи из Киева бежал. Бежал он в Болгарию. В Болгарии он основал российско-болгарское книжное издательство. Основал его в 20-м году. Не сразу. И 1-я книга, которую он выпустил, была «Лик войны». Но в Россию она не попала. Она продавалась в Берлине. Она продавалась в Париже. В России ее не было. Есть замечательный отзыв об этой книге Марины Цветаевой, которая увидела ее в Берлине, прочла, и она написала Эренбургу «прекрасная книга», подчеркнув слово «прекрасная». Она нечасто вообще так отзывалась о книгах. Еще один отзыв я приведу, для этого вернусь к статьям Эренбурга. Его статьи в газетах писались в жанре репортажей, но иногда он позволял себе написать что-то несвязанное непосредственно с войной. Это были статьи, названия их… Две статьи я включил в эренбурговскую книжку для «Утра России». Одна называется «Русский балет в Париже». Это репортаж о балетных спектаклях дягилевской труппы. 2-я называется «Французская поэзия и война». 5 статей для «Биржевых ведомостей». Убитые поэты. Ни одна страна не потеряла столько поэтов на войне как Франция на 1-й мировой. Эренбург покупал их книги, знал их, и написал очень пронзительную статью о них. Один из самых знаменитых поэтов той поры Шарль Пеги погиб на Марне в бою. Статьи «Франция и война», «Война и французская поэзия», «Франко-русское сближение» и, наконец, его рецензия, 1-я рецензия в России на неизвестный в России роман Анри Барбюса «Огонь». По существу Эренбург сделал этот роман известным для русской публики. Перевод его возник уже позже. Так вот статья, о которой я хочу сказать, была опубликована в Берлине в газете «Руль», и там была такая фраза в этой рецензии на книгу «Лик войны»: «Во Франции существует знаменитый «Огонь» Барбюса. Теперь и мы можем сказать, что у нас есть «Лик войны» Ильи Эренбурга». Не буду называть эту даму, которая написала эту статью по нескольким причинам. Во-первых, она и потом отзывалась об Эренбурге, но совершенно иначе. У нее было два мужа, и оба имели некие отношения враждебные с Эренбургом. Второго ее мужа знает вся Россия. Эта статья ее замечательная. Она лично не была с ним знакома. И она написала то, что она думала.

<Сто лет назад Европа вовсю полыхала в мировой войне, притом что, казалось бы, ничто не предвещало ее начала. В ту пору, примерно как и сейчас, люди, пребывая в гуманистическом угаре и эйфории от плодов технического прогресса, думали, что человечество достигло небывалых высот совершенства и впредь все достойные жители Земли будут водить хороводы и петь хором, ловя мимоходом ртами булки, блаженно низвергающиеся с небес. Ну, может быть, только от самодержавия еще нужно поскорее избавиться.

Примерно так думал и Илья Эренбург, поэт радикальных взглядов, оказавшийся волею судеб в этот момент во Франции и запечатлевший историю войны в определенном ракурсе в очерках для российских газет, из которых потом в Киеве 1918 года между Скоропадским, Директорией и большевиками, скомпилировал книгу, изданную впервые в Софии в 1920 году и переизданную спустя восемьдесят семь лет после последнего, четвертого, издания Европейским университетом в Санкт-Петербурге благодаря усилиям Бориса Фрезинского, известного биографа и исследователя творчества писателя.

<Семьдесят лет назад пошла на спад Вторая мировая война, ставшая закономерным следствием Первой. То, что происходит в мире сейчас, в пору было бы уже назвать третьей мировой, если бы не ощущение, что предыдущая война на самом деле так и не закончилась. Просто вместо прежней позиционной формы она приобрела новую, блуждающую, и вспыхивает то и дело то в одном, то в другом месте — там, где разворошат угли те, кому это выгодно. Нацизм снова приподнимает голову, но возник он как результат Первой мировой, и нам интересно проследить последовательность процесса, чтобы лучше понять причину этого феномена. Хотя Эренбург, конечно же, в своей книге начинает прослеживать историю перетекающих одна в другую войн от Франко-прусской войны 1870 года.

Первая книга прозы поэта Эренбурга интересна нам в силу того, что она дает представление о разнице между нами сегодняшними и нашими предками век назад, о разнице между нашими предками и французскими и, наконец, о разнице между поэтом Эренбургом, автором стихов, в которых мы видим весь ужас войны в совершенно оторванной от патриотического мейнстрима тех лет форме, и Эренбургом-пропагандистом, автором небезызвестного лозунга «Убей немца», после войны ставшим главным советским официальным борцом за мир.

Илья Эренбург родился в 1891 году в Киеве, но рос в Москве, где его отец получил место директора Хамовнического пивзавода. Вместе с Николаем Бухариным Илья учился в 1-й Московской гимназии, откуда, будучи учащимся 6-го класса, был исключен в связи с революционной деятельностью — попал, что называется, в дурную компанию. Семнадцатилетним подростком он оказался в одиночке Бутырской тюрьмы, был освобожден до суда и тут же прытко сделал ноги в Париж, где мимоходом забежал познакомиться с Лениным и присел впопыхах на раскаленную печку (Наденька очень смеялась), после чего его пути с большевиками надолго разошлись. Ленин его недолюбливал и иначе как Лохматым не называл, хотя, скажем, был случай, когда Алексей Толстой послал Эренбургу в кафе записку, обозначив адресата как самого лохматого, и она достигла цели. Заметим еще, что именно Эренбургу принадлежит крылатое выражение «Увидеть Париж и умереть».

Его ждала другая дурная компания — завсегдатаи «Ротонды» и «Клозери де Лила»: Аполлинер, Модильяни, Леже, Пикассо, Ривера, Сутин и иже с ними. Из русских он в конце концов стал общаться в основном с Максом Волошиным и, поеживаясь, с Борисом Савинковым, страшным человеком, профессиональным убийцей. Неловкий и неряшливый, в странном колпаке на голове, он принялся кропать отрывистые, неуклюжие и неприхотливые, со страшными рифмами, но вполне недурные стишки, которые ему при полном одобрении некоторых известных русских поэтов удавалось издавать, несмотря на политические преследования, даже и в России, а также он перевел немало из Вийона. Но тут вдруг разразилась мировая война.

Пособие, которое перечислял ему ежемесячно отец, иссякло, и призрак голода погнал бедного поэта разгружать вагоны. Однако добрые друзья дали ему намек, как можно в сложившихся условиях литературно подзаработать. Сам-то он рассказывал, что его настолько покоробила крайне лживая заметка от якобы собственного корреспондента в «Утре России», что он сел и написал все как было, по правде, и послал эту корреспонденцию в редакцию, но ответа не получил. Затем он на протяжении нескольких месяцев публиковал там свои очерки, хотя странным образом и не вспоминал об этом потом ни разу, вспоминал только о своем сотрудничестве с питерскими «Биржевыми ведомостями», куда его пристроил Волошин, после того как Савинков им не подошел.

<Примерно всё это мы знаем по его самой популярной книге — книге мемуаров «Люди, годы, жизнь». Эта книга оказала большое влияние на культурное развитие множества постшестидесятников, включая меня, поскольку в ней было рассказано не только о событиях минувшего века в несколько субъективной интерпретации, но, самое главное, о людях, которые этот век эстетически изначально оформили и в результате придали ему определенный вектор развития.

Эренбург крайне тяготился необходимостью продавать свое творчество даже не в силу того, что все его труды жестоко редактировали из цензурных и стилистических соображений, — главное, что, когда он сосредотачивался на необходимости сочинить что бы то ни было для газеты, он оказывался абсолютно не в состоянии писать стихи, притом что в ту пору он работал над циклом стихов «О канунах», противоречащих сложившемуся тогда представлению, какими должны быть стихи о войне

О войне ‑ и о Первой мировой, и о Второй ‑ когда-то много писал Илья Эренбург. Недавно одну из его книг «Лик войны» переиздали. Никита Елисеев обнаружил, что в ней до сих пор очень много мыслей, которые не теряют свою актуальность. Вот его точка зрения.