Эдиционная история прозаического наследия Лидии Гинзбург знает два периода небывалой для такого «немассового» автора тиражной популярности. Впервые это случилось во второй половине 1980-х, когда эссеистика и блокадные дневники Лидии Гинзбург прочитывались в общем контексте так называемой «полочной» литературы. Впрочем, и тогда, помнится, ключевыми оказались не самые характер­ные для того энтузиастического времени тексты «Поколение на повороте», «И за­одно с правопорядком». И хотя эта проза понималась как «психологическая» и «объясняющая нам нас», в тех давних прочтениях неизменно присутствовал мо­мент временной отстраненности и пафос открытия «настоящей» истории недав­него времени, присущий тогдашнему восприятию «возвращенной литературы».

Новое открытие прозы Лидии Гинзбург произошло почти 20 лет спустя, в 2000-х. Оно в буквальном смысле связано с открытием ар­хива, и оно совпало с очередным «социологи­ческим поворотом» в гуманитарных исследо­ваниях. С одной стороны, открылась «другая проза» Гинзбург, экспериментальная и аван­гардная, по отношению к которой все ее «про­межуточные жанры», по меткому замечанию С.Л. Козлова, выглядят «паллиативом» (НЛО. 2012. № 114. С. 353), с другой — в совершенно ином свете предстали ее социальный опыт и социологические рефлексии.

Станислав Анатольевич, поздравляем вас с выходом новой книги! Каков основной вывод вашей книги? Лидия Гинзбург участвовала в создании советского литературного проекта или она противостояла ему? Потому что многое в вашей книге показывает, что она во многом и созидала большой стиль хотя бы со стороны, из своего угла: тот же опыт постановки больших вопросов в прозе, опыт написания детективного романа, комикс по мотивам которого опубликован в приложении, в чем-то ведь это пересекается с большим стилем тридцатых годов?

— Книга не совсем про Гинзбург и соцреализм. То, как Гинзбург формировалась в советском литературном контексте тех лет, — вот основной ее сюжет. Я пытался понять, как начинающий литератор, учившийся у ученых-авангардистов, которые были вне советского мейнстрима, но играли очень важную роль в раннесоветской культуре, искала свое место в литературной ситуации конца двадцатых — начала тридцатых. Ведь первые шаги Гинзбург в литературе совпали с первой пятилеткой и началом идеологизации советской культуры. Причем когда она начинала писать, еще не было соцреализма, и одна из проблем этого периода — неразбериха, в которой неясно, кто каких взглядов придерживается, какие институции за что отвечают. Например, боялись РАППа, но вдруг его заклеймили, и кто-то даже подумал, что началась «оттепель». Впрочем, ненадолго. Совсем скоро соцреализм и Союз писателей забетонировали литературную жизнь. На «оттепель» приходится отречение Шкловского от авангарда. Для Гинзбург это тяжелое время. В этой неразберихе ее невинный роман для юношества чуть было не запретили. Издательство, цензура и другие институции контроля были дезориентированы необходимостью блюсти идеологическую верность в ситуации неразберихи. История публикации «Агентства Пинкертона», которую я пытаюсь реконструировать в одной из глав, — это как раз история о том, как в этих обстоятельствах писатель писал для того, чтобы опубликоваться без проблем, и нажил одни проблемы.

Самая значимая из постформалистских фигур Лидия Яковлевна Гинзбург (1892-1990), кумир и учитель, остается не вполне прочитанным автором. Важно то, что Гинзбург – не литературовед, но литератор в самом широком смысле этого слова, - собственно, словесный человек, при этом, парадоксальным образом, преодолевающий словесную имманентность, выходящий на максимально глубокий психологизм. Учителя Гинзбург – не только Тынянов и Эйхенбамум, но и Герцен, Толстой, Пруст; ее аналитические тексты выше филологического, это особый ненарративный тип письма, блестяще предугадавший то, чего мы еще только ожидаем. В монографии  Станислава Савицкого рассматривается ранний период жизни и творчества Гинзбург – от ранних поэтических и критических опытов до создания своего рода пропагандистских романолв-комиксов (этот опыт – «Агенство пинкертноа» - публикуется в приложении к монографии).